Стилет мягко вошел под ребро. Боли не было, только кровь. «Хорошо еще, что не слева», - шепнуло подсознание. Сознание в это время затопило отчаяние…
…Он попытался пошевелить связанными руками, но путы были жестки и крепки.
- Пить, если можно, - прошептали пересохшие губы.
- Можно, - ответит тюремщик, - что ж мы, изверги какие. - Зубы пленника цокнули о жестянку, струйка воды побежала по подбородку. – Вы это, руки не напрягайте, так висеть будет сподручней.
«Да уж, ему виднее», - снова вмешалось подсознание…
…Рана все кровоточила. Наконец соизволила явиться и боль. Тупая и безобразная. Но он был рад ей, потому что в одиночку бороться с отчаянием не было сил. Зато боль старалась за двоих…
- Текс, как интересно, рана все не заживает, - тюремный врач с азартом рвал мокрую от крови рубаху. – Я опишу это в своих записях. – И он присел на табурет тюремщика и стал делать зарисовки в блокноте, то и дело сверяясь на натуре…
…Он уже не ждал конца. Боль обессилила и перешла линию фронта. Она водила с отчаянием хоровод и звала в гости тоску и депрессию. Те иногда заглядывали на огонек в компании с безумием, и тогда бедный пленник старался потерять сознание, чтобы не участвовать в массовом поиске способов самоубийства. Благо еще, что он висел на растяжках и не имел возможности даже двинуться.
… Как же он ненавидел своих посетителей! Каждый был полон сочувствия и норовил поковырять в ране. И они еще удивлялись, что та никак не затянется! Но он был рад, что теперь хоть ненависть иногда принимала его сторону и питала его силы. Хотелось кричать.
- Сколько можно? – вопрошал он у тюремщика. – Ведь я все сделал. Как мог. Ведь я ничто теперь.
- Ну, это, что уж там, хозяин ведь знает, как надо-ть.
Несколько дней перемирия. Никого нет, только тюремщик иногда даст воды и оботрет кровь со спины. Иногда удается подремать, несмотря на столь неудобное положение тела…
Новые звуки и шаги. Он никак не может понять, кто это, так как пришельцы держатся все время у него за спиной.
- Какой отменный удар! – снова интерес к ране.
- Еще бы, я столько лет потратил на тренировки ради него одного.
Он резко дернул головой на голос.
- Ты! – слова рвались с губ, но он неимоверными усилиями загонял их назад.
- И что характерно, - продолжал второй, - он будет жить. Потеря крови нам сейчас очень на руку. Она лишает его сил на борьбу. Рана держит мозг в напряжении. Она затянется. Со временем. Боль пройдет. Но шрам… он останется навсегда. Ни это ли верх искусства?
…Презрительная усмешка врага. Врага? Да. Теперь – да.
- А ты как всегда предсказуем.
- А мне есть из чего выбирать? – каждое слово длинной в жизнь. – Ты! Как ты… Смог? Тебе легко? Хоть теперь все будут знать, что ты предатель.
- Романтик! – опять презрительный смешок. - Меня никто не заподозрит в предательстве, скорей тебя назовут безрассудным.
- Да, я давно уже потерял рассудок, в тот миг, когда назвал тебя другом и братом.
- Ну, брат, а как ты думал? Бьют со спины только друзья. В честном бою врагу тебя не победить. Было. Я подал пример потомкам, как ломают гордых и независимых. Дружба! Ха! Да это слово уж лет как сто съедено молью. И лишь такие, как ты, еще примеряют на себя дырявый шарф.
Пленник опустил голову. Еще удар. И этот был смертельным. Внутри все съежилось в клубок и тлело. Дружба! Какой финал. Открытая дверь души спешила хлопнуть и повесить замок. Пахло гарью и тянуло дымом.